Неперехваченное исключение

Ошибка (databaseException): Enable backtrace for debug.

Поддержка пользователей UMI.CMS
www.umi-cms.ru/support

Опрос

Петр Щедровицкий: "Образование — это формирование картины мира".

Философ, методолог, член Экспертного совета при правительстве РФ, советник генерального директора госкорпорации «Росатом» Пётр Щедровицкий прочел лекцию о технологической революции и образовании будущего в стенах Уральского федерального университета. Издание Znak опубликовало фрагменты его выступления. Ниже приведена выдержка из этой публикации.

В целом образование — это формирование картины мира. Владеть картиной мира — значит видеть причинно-следственные связи между явлениями. У нас огромное число молодых людей, в том числе довольно приличных, не имеют никакой картины мира, у них нет причинно-следственных связей между явлениями, они не понимают, что, если сделают А, получится Б, и проверяют эти связи на собственном эмпирическом опыте, но это не лучшее применение времени, которое нам отведено. Университеты — это учебные заведения, которые берут на себя риск и ответственность сформировать картину мира, а не готовить к «деятельности». Готовить к «деятельности» должно ПТУ, которое тоже может называться университетом, но от этого оно не перестаёт быть ПТУ, у него свои задачи, тоже важные, но их можно выполнить быстрее, совсем необязательно за 5-7 лет. А вот картина мира быстрее не формируется.

В некоторых передовых университетах мира, входящих в глобальную сотню, этот процесс устроен смешным для нас образом: там студенты читают книжки вслух и разбирают их. Есть перечень таких книг, порядка ста, в нём редко появляется что-то новое. «Политика» Аристотеля входит туда в обязательном порядке. Причём предполагается, что вы читаете в подлиннике, если слабо владеете языком — со словарем и переводом. Потом вы приходите на семинар и обсуждаете, что поняли, дискутируете, в том числе с использованием игровых методов. Однажды, читая лекции в Германии, я спросил своих студентов со второго курса философского факультета, что они успели сделать, пока мы не виделись? Они сказали: мы прочитали 15 страниц «Бытия и времени» Хайдеггера (немецкий философ, один из крупнейших в XX веке — прим. ред.). Вы можете посмеяться: что такое 15 страниц за полтора семестра? А можете, наоборот, удивиться: ребята изучили целых 15 страниц Хайдеггера. Уверяю: 90% из вас не способны понять ни одной. Заодно они осваивают какое-то ремесло, чтобы как-то зарабатывать на жизнь, потому что онтология ориентирует в мире, но необязательно даёт непосредственный заработок.

Идущие изменения [в образовании] будут носить достаточно радикальный характер. Диплом будет «собираться», как Lego. Человек сможет получать отдельные элементы подготовки, переезжая из одной точки мира в другую, чередуя такты образования с тактами работы, имея возможность набирать себе конструкцию компетенций из модулей. Поменяется и педагогический труд, работа профессорско-преподавательского состава. Сегодня в этой сфере чрезвычайно быстро внедряются модели, которые показали свою эффективность в спорте и шоу-бизнесе. Появляются «звёзды», которые гастролируют по всему миру и предлагают своим потенциальным клиентам определённое «меню» различных единиц содержания и форм организации учебного процесса.

Эта модель начала складываться, можно сказать, с анекдота. Один очень хороший специалист в области страхования, применения его механизмов в разных областях никак не мог найти студентов, к нему ходила пара человек, потому что очень сложный курс, очень сложная математика. Тогда он решил, что откроет курс в онлайне, и в течение года у него сформировалась аудитория в 615 тысяч человек. Оказалось, что это гораздо более эффективный подход. И сегодня большинство глобальных университетов ставят перед собой задачу, войдя в альянсы и обмениваясь информацией, бороться за аудиторию объёмом в миллиарды человек. Их собственные контингенты студентов остаются прежними — 10 тысяч, как в Массачусетском технологическом институте, или 50 тысяч, как Лёвенском университете (старейшем в Бельгии — прим. ред.), но доступ [к знаниям] открыт любому потенциальному пользователю.

Из 1200 человек профессорско-преподавательского состава того же Лёвенского университета 10% — миллионеры. Но не только благодаря преподаванию, а в том числе и за счёт того, что они участвуют в разработках, создают вместе со студентами технологические компании и получают доход от этого вида деятельности. Например, Weizmann Institute (израильский многопрофильный НИИ в области естественных и точных наук — прим. ред.) ведёт прикладные исследования, специализируясь исключительно на одном этапе жизненного цикла нового знания, результат исследования — принципиальная технологическая возможность, форма фиксации — патент, 200 объектов интеллектуальной собственности приводят к получению роялти в размере 30 миллиардов [шекелей] в год. Они не занимаются внедрением — это задача промышленных предприятий, специализированных компаний, у института совсем другие функции в разделении инженерного труда. Внутренняя атмосфера… кофейно-ланчевая, они постоянно общаются друг с другом. Всем работникам до 35 лет. Люди приходят и доказывают представителям наблюдательного совета, что их идея имеет патентную перспективу. Я разговаривал с директором, как они принимают решения [о финансировании проектов]. По глазам, а как еще: горят глаза — значит, можно брать, скучные глаза — ну, до свидания. Дается грант на три года, в то, что делают грантополучатели, никто не влезает, через три года 2 тысячи независимых экспертов, которых никто не знает, оценивают результаты работы на предмет получения патента. Но даже если все написали, что перспективы патента нет, руководство института своим решением может продлить финансирование работ еще на 3 года, а может их закрыть, и ребята разбегаются.

А вскоре многие места в мыследеятельности мы будем занимать не лично, а вместе с роботами, или роботы будут занимать их без нас. Американцы уже переводят младшие классы части школ в штате Нью-Йорк на обучение роботами. Роботы учат математике, языку и так далее. Робот гораздо добрее, он внимательный, помнит всё, что делал ребёнок, помогает ему, робот не пьёт, не курит, у него нет мужа и жены, нет плохого настроения и учит лучше — на современных методиках, быстрее, эффективнее, его не надо переучивать. Выглядит тоже дизайнерски неплохо. Ничего страшного в этом нет, раньше эту функцию исполняли машины, станки с программным числовым управлением, инструменты и так далее. Теперь нужно понимать, что такое роботы, как с ними работать, выстраивать кооперацию. <...>

Что можно сказать о нас? Мы можем многое взять из опыта царской России, но должны понимать, что Советский Союз ту систему образования развалил, уничтожил, «раскассировал» университеты как исследовательские центры на несколько «ПТУ». Например: выделил медицинский институт из факультета Томского университета, численность учащихся увеличил в 20 раз и по причине отсутствия преподавательских кадров снизил качество программ. Лет 20 назад я разговаривал с людьми, которые всё это помнили, и они говорили: ведь очевидно, что медицинский факультет в составе университета, где есть ещё и естественно-научный, это потенциал междисциплинарных исследований, например в области фармакологии, а медицинский институт, который клепает фельдшеров для армии, это не исследовательский центр, из него эта компонента вынута. С уровня ста лучших в мире учебных заведений Советский Союз скакнул до 600 плохих, это была политика ускоренной индустриализации: качество хуже, зато больше и быстрее. Сегодня мы за это платим. Кстати, когда в 2004 году я был советником [министра образования] Андрея Александровича Фурсенко и мы начали разбирать профессиональные стандарты, которые работали в вузах на тот момент, выяснилось, что ряд из них приняты в 1939 году и с тех пор не менялись. Можете себе представить?

В общем и целом мы не отстаем и не опережаем. Мы позже начали, но японцы начали ещё позже. Сама вероятность того, что нам удастся вернуть в вуз исследовательский процесс, честно говоря, сомнительна. Но сейчас исследование не доминирующий вид деятельности, как это было во времена второй промышленной революции, это уходящий вид деятельности, число исследователей в мире будет сокращаться в том смысле, что будет происходить концентрация на направлениях, часть исследований уйдёт в Сеть, в big data, и целый ряд специализаций в исследовательской деятельности станет ненужным. Малые прорывные команды, сетевые структуры и совершенно другой принцип финансирования — вот как будет происходить в мире. Тогда зачем нужны исследовательские институты по 600-1000 человек, из которых три четверти занимаются не исследованиями, а обеспечением? Когда я командовал всем научно-техническим комплексом «Росатома», предложил одному хорошему директору института: выгони половину [сотрудников], они не нужны. Полгода прошло, год прошел — ничего не происходит. Наконец интересуюсь: в чём дело? Он объясняет: пойми, я здесь родился, вырос, я хожу по улицам, и со мной все здороваются, я не могу никого выгнать, я после этого в зеркало смотреть не смогу. Значит, пусть оно умрёт так, само…