Проекты

Новости


Архив новостей

Опрос

Какой проект интересней?

Инновационное образование и технологическое развитие

Рабочие материалы прошедших реакторов

Русская онтологическая школа

Странник

Ничего не интересно


Видео-галерея

Фотогалерея

Подписка на рассылку новостей

 

Фултонское начало. Размышляя о холодной войне

Вроде бы о холодной войне мы знаем очень много (правда, чем ближе к её финалу – тем меньше и меньше). И это действительно так. Но что главное в знании о ней?
– в чём суть этой войны, каково её место в истории?
– когда и почему началась холодная война, кто её начал?
– какие её основные этапы и каковы их результаты?
– какое воздействие оказывал её ход на мир в целом и соответственно на первый, второй и третий миры?
– в чём причины результата холодной войны?
– кто действительно победил в ней? США? (Есть серьёзные исследователи, сомневающиеся в этом. Да и поведение США на мировой арене в последние десять лет, например по отношению к Японии и Евросоюзу, даёт информацию совсем для других размышлений. Какие социальные группы на Западе выиграли в результате его победы в холодной войне? Те, что вынесли её на своих плечах? Или другие? Что объективно является главным, пусть и незапланированным, её итогом?)
– каковы кратко- и среднесрочные последствия холодной войны, какими могут быть долгосрочные последствия?
Вопросы непросты, а некоторые из них болезненны для нас. Например, действительно ли СССР потерпел поражение, проиграл холодную войну или же часть его верхушки сдала её, надеясь не на почётные условия капитуляции, бери выше – на принятие в мировой истеблишмент? На запись в буржуинство и получение бочки варенья да корзины печенья. На варенье-печенье Запад расщедрился, но принимать экс-советскую номенклатуру в номенклатуру мировую он не собирался: там, как и везде, не любят, во-первых, предателей и холуёв; во-вторых, проигравших; в-третьих, выскочек без роду без племени, даже сверхбогатых.
В декабре 1991 г. Буш-папа поздравил соотечественников с победой над СССР в холодной войне. СССР распадался, по сути, его уже не было, и на роль потерпевшего поражение была «назначена» РФ, руководство которой в немалой степени способствовало крушению СССР, т.е. объективно выступало союзником США.
Разумеется, верхушка РФ в 90-е пыталась делать вид, что это она вместе с американцами победила в холодной войне, а поражение потерпел народ, «терпевший коммуняк», и вела себя соответствующим образом. Однако Запад с этим не согласился и к верхушке РФ относился, по сути, как к побеждённым.
Если же СССР действительно потерпел поражение, оказался в тяжёлом положении, то почему? И насколько оно было тяжёлым? Нередко выбор, сделанный Горбачёвым и его «многомудрой» командой в 1987–1989 гг., объясняют так: положение СССР во второй половине 80-х было настолько тяжёлым, что спастись можно было, только пойдя на сближение с Западом.
Но давайте сравним положение СССР в 1985 и 1945 гг. В 45-м СССР только что вышел из тяжелейшей войны. Разрушенная экономика, предельно измотанное население. У американцев – процветающая экономика, которая даёт почти половину мирового валового продукта, и, самое главное, ядерная бомба, которой нет у нас, и готовность уже (декабрьская директива Объединённого комитета военного планирования США ‹ 432/д) обрушить 196 атомных бомб на 20 крупнейших советских городов. По логике тех, кто оправдывает горбачёвцев, Сталин должен был согласиться на все условия плана Маршалла, капитулировать перед США, а СССР вместе с остальной Европой – превратиться в американский протекторат. Но советское руководство пошло по другому пути, единственно достойному великой державы. Да и плохишей-перевёртышей в тогдашнем советском руководстве не нашлось.
В 85-м СССР был сверхдержавой, обладал могучим ядерным потенциалом, вопреки перестроечным и постперестроечным манипуляциям с цифирью вовсе не находился в катастрофическом экономическом положении (это такая же ложь, как разговоры о грядущем в 92-м голоде, от чего якобы спас Гайдар – упаси Бог от таких спасителей). А вот США во второй половине 80-х годов из-за необходимости поддерживать гонку вооружений и одновременно сохранять жизненные стандарты среднего и рабочего классов оказались не просто перед катастрофой, а зависли над пропастью. Мы, занятые перестройкой и «оральной политикой» горбачёвцев, в очередной раз упустили из виду, что происходит в мире. Падение Ельцина с моста и т.п. для нас было важнее сдвигов в мировой экономике. А меж тем на Западе, у нашего главного противника, происходили события критической важности.
В 86-м произошёл обвал на Нью-Йоркской бирже. В сентябре 87-го английский журнал «Экономист» известил: если в 81-м мир должен был США 141 млрд. долл., то в 86-м (спустя всего 5 лет!) США задолжали миру почти вдвое больше – 246 млрд. долл. То была цена рейганомики и в ещё значительной степени – при всей неолиберальной риторике Рейгана – его «военного кейнсианства». Во второй половине 87-го крупнейшие американские банки впервые с начала 30-х годов объявили о квартальных убытках. 19 октября 1987 г. рухнул Уолл-стрит, да как! Индекс Доу – Джонса упал на 508 пунктов (23,4%) – крупнейшее в истории падение за день. Рынок США был на грани краха, которого удалось избежать только потому, что А. Гринспен, новый глава Федерального банка, реализовал рекомендации секретного исследования о том, как избежать катастрофы.
Однако «маг» Гринспен мог лишь отсрочить катастрофу. Счёт для США пошёл на месяцы. В сложившейся ситуации их могло спасти только чудо – резкое ослабление СССР, проявившееся в существенной и быстрой сдаче им военных и политических позиций на международной арене.
Чудо произошло буквально через 50 дней – 8 декабря 1987 г. В тот день Горбачёв начал систематическую и широкомасштабную сдачу советских позиций – согласился уничтожить ракеты СС-20 не только в европейской части СССР, но и в азиатской, сломав ядерный щит на востоке. Результат: СССР уничтожает 1752 ракеты, а США – 869. Так начался демонтаж паритета, так Горби боролся с «неоглобализмом» США, противодействовать которому он обязал самого себя постановлением (от 4 сентября 1986 г.) Политбюро ЦК КПСС «О мерах по усилению нашего противодействия политике неоглобализма».
В результате такого «противодействия» США были спасены, а СССР распался – по иронии истории ровно через четыре года, 8 декабря 1991 г. – «три мудреца в одном тазу» в Беловежской пуще де-факто аннулировали СССР. Всё это – к вопросу о том, в каком положении оказались США и СССР в конце 80-х годов и кто действительно висел над пропастью. Американцев не надо было даже толкать по ницшевскому принципу «падающего подтолкни». Надо было не делать шагов навстречу, а спокойно наблюдать. Хвати у Горбачёва ума, воли и выдержки, и холодная война закончилась бы иначе, и история пошла бы по-другому – так же, как если б Александр II проявил выдержку и не поторопился заключать мир в Крымской войне – позорный Парижский мир 1856 г. Тогда бы и вся наша история второй половины XIX в. тоже пошла по-другому (хотя, разумеется, с царя спрос намного больше, чем с обкомовца с кругозором агронома 50-х).
Как и почему СССР проиграл холодную войну – не единственный среди кардинально важных вопросов по её поводу. Есть и другие, на первый взгляд простейшие. Например, кто противостоял друг другу в холодной войне? СССР и США. Правильно. Но в каком качестве? Как две страны, две державы, два государства, реализующие традиционную биполярную модель?

ХОЛОДНАЯ ВОЙНА – «ОТЕЦ ВСЕГО»
По форме – да. Однако суть была принципиально иной, поэтому сводить анализ холодной войны к внешней политике было бы весьма ошибочным ограничением на поверхностном уровне, хотя и очень важным самим по себе.

Холодная война – это, по сути, история всей второй половины ХХ в. Она окрасила его в свои тона, определила его не только в военном, но и в мирном – экономическом, политическом, социальном, психологическом и культурном плане.
«Социальное военное государство» Запада – это порождение холодной войны, её институционально-политическая форма. Гонка вооружений не только требовала значительного по численности рабочего класса, занятого в промышленности, но и заставляла откупаться от него или по крайней мере от значительной его части, доказывая своё социальное превосходство над главным противником – СССР. Многочисленная армия была очень важным каналом, особенно в США, вертикальной социальной мобильности, особенно для небелых низов.
Весьма значительный по численности и материально неплохо устроенный средний класс ядра капиталистической системы (в «Колоколах Истории» я назвал его «социалистической буржуазией») есть тоже результат холодной войны. Можно сказать, что западный средний класс «славного тридцатилетия» (так на Западе с лёгкой руки французов называют период 1945–1975 гг.) – дети холодной войны.
Как она формировала послевоенный СССР, и говорить не приходится. Ну а национально-освободительное движение в третьем мире? Было бы оно возможным вне контекста биполярного мира холодной войны, «ялтинской системы»? Югославия-1999 и Ирак-2003 – красноречивый ответ на этот вопрос. Само возникновение третьего мира было обусловлено наличием первого и второго миров и ведущейся между ними холодной войны.
Два «экономических чуда» – немецкое и японское – стали возможны благодаря ей. Во-первых, американцы вкладывали в ФРГ и Японию как в свои приграничные с коммунистической системой протектораты. Во-вторых, дешёвая советская нефть, хлынувшая на рынок с 1958 г. с целью «подрыва реакционных арабских режимов», удешевила нефть и тем весьма помогла ФРГ и Японии.
В результате в начале 70-х Западная Германия и Япония превратились в два новых экономических центра силы капиталистической системы и бросили экономический вызов США, ослабив их позиции, а в 80-е годы своим удельным весом, подкрепившим переживающие далеко не лучшие экономические времена США, поддержали их в критический для них момент и обрушили глобальный финансово-экономический кулак на хребет СССР.
Арены сражений холодной войны находились везде – от «области ракет» до «области балета», включая также спорт. «Олимпийские игры» послевоенной эпохи вообще были американо-советскими схватками.
Блестящие, включая побочные (спутник), достижения науки и техники – в значительной степени результат «холодновойнового» противостояния «миров и систем».
Шпионский роман – от поделок до шедевров Д. Ле Карре и Л. Дейтона – это тоже порождение холодной войны, как и послевоенные ЦРУ и МГБ–КГБ и великие разведчики и контрразведчики с обеих сторон (М. Вольф, К. Филби, А. Даллес,
К. Мельник и многие другие, о которых мы не знаем именно потому, что их деятельность увенчалась полным успехом).

ВОЙНА МИРОВ И СИСТЕМ
Наконец, массовая культура западного типа – мощнейшее, как оказалось, оружие холодной войны: рок-н-ролл, голливудское кино, американские сигареты, жвачка, кока- и пепси-кола и многое другое.
Холодная война – это, можно сказать, «наше всё» во второй половине ХХ в. Это то, что каким-то образом задело всех – не только в Москве, Праге, Париже, Нью-Йорке и Токио, но также в Гаване, Ла-Пасе, Кейптауне, Лагосе и Маниле.
При всей широкомасштабности противостояний варваров и Рима, ислама и христианства они происходили в географически ограниченном ареале (Европа). Даже мировые войны – Семилетняя, революционно-наполеоновские и две в ХХ в. нельзя сравнивать с холодной войной. В них решался вопрос, кто будет гегемоном внутри капиталистической системы: Англия или Франция, США или Германия? Борьба шла между социосистемно однотипными образованиями. Хотя в двух последних мировых войнах приняли участие соответственно 33 и 72 государства, значительная часть мира вообще не была затронута войной, не была включена в неё. Совершенно иначе обстояло дело с холодной войной.

Холодная война была борьбой двух мировых систем – капиталистической и антикапиталистической за превращение в единственную, т.е. планетарную, и потому охватывала планету в целом. Вне холодной войны, по сути, не остался никто.
Коммунизм и капитализм сошлись как два взаимоисключающих глобальных проекта. Это противостояние было государственным лишь по форме; неверно определять его и как идеологическое – это частность. Речь идёт о тотальном, целостном противостоянии-взаимоотрицании социосистемного порядка. Не случайно метафорическую фразу Хрущёва «мы вас похороним» американцы восприняли буквально.
Будучи прежде всего «классово-идеологическим» и лишь во вторую-третью очередь межгосударственным противостоянием, холодная война вовлекала, всасывала в себя весь мир, разрывая надвое целые страны, слои, а то и семьи. И хотя сформировался даже целый блок – Движение неприсоединения, пытавшееся «сосать от двух маток сразу», – в целом и внутри этого блока идеологические симпатии и антипатии были вполне очевидны. В этом плане нейтралов практически не было: война носила тотальный – военно-политический, экономический, идеологический, психологический – характер и предполагала полное уничтожение проигравшего (как это и произошло с СССР).
В то же время, будучи глобальной, холодная война обеспечила глобальную стабильность в глобальных же и невиданных до сих пор (страх перед ядерным Армагеддоном) масштабах.

ТРАГИЧЕСКИЕ ПАРАДОКСЫ И ПРОБЛЕМЫ СОВЕТСКОГО ПОРАЖЕНИЯ
В виде советского коммунизма, системно реализовавшего Большой Левый Проект европейского Модерна (старт ему дала Великая французская революция, в неменьшей степени антибуржуазная, чем буржуазная), впервые в истории неэгалитарных эксплуататорских обществ, построенных на собственности, возник социум, построенный на отрицании эксплуатации и собственности и провозгласивший равенство. Разумеется, в советской системе существовало неравенство, однако оно не шло ни в какое сравнение с таковым классовых («собственнических») обществ.
Мы это хорошо почувствовали на собственной шкуре в 90-е и сегодня, когда casual (повседневное) для меньшинства – бесстыдно выставляемое напоказ наворованное богатство, а для большинства – беспросветная бедность, отсутствие социальных перспектив и проблема физического выживания. В СССР существовала эксплуатация. Однако, во-первых, она становилась менее интенсивной по мере развития совсистемы (а неравенство в то же время росло – и это был один из смертельных парадоксов системы). Во-вторых, эксплуатация не была жёстко закреплённой (перемена мест) и, самое главное, в неизмеримо большей степени работала на социальное целое, на целостный интерес, чем в собственнических системах. Нарушение этого принципа в 70-е годы вызвало крайнее разочарование снизу в советском строе и стало одной из причин его крушения, поражения СССР в холодной войне.
Поражение это, помимо прочего, ставит две очень важные проблемы. Над первой – возможно ли построение социализма в капиталистической системе – много размышляли европейские левые вообще и большевики в особенности.
Конкретный исторический ответ 1989–1991 гг.: невозможно, поскольку при интеграции в капсистему верхи соцсистемы начинают жить материальными потребностями верхов и средних классов капсистемы (т.е. встраиваются в её подсистему потребления), которые антикапитализм экономически удовлетворить не может.
Контроль советского центроверха над потребностями и ранжированно-иерархическим потреблением верхушки начал ломаться со второй половины 50-х годов. В условиях общества без частной собственности поляризация потребления выполняет функцию (квази)классогенеза и стимулирует довольно быстрое развитие социального неравенства, с одной стороны, и раздражения по поводу строя – с другой. Поляризация потребления становится мотором социальной поляризации (не это ли имел в виду Сталин, говоря о нарастании классовой борьбы по мере продвижения в ходе строительства социализма?).
Номенклатура в СССР так и не стала классом, оставшись статусной группой, квазиклассом. Это достижение строя оборачивалось проигрышем на мировой арене не только в том плане, как сказано выше, но и неожиданным иным образом. Холодная война была противостоянием мировой буржуазии и советской номенклатуры как «положительной» преемницы несостоявшейся мировой (европейской) революции и отрицательной преемницы русского самодержавия. Постепенно утрачивая революционные характеристики (именно они придавали советской верхушке силу и мощь мирового масштаба в 1920–1940-е и даже в 50-е годы), номенклатура так и не превратилась в полноценный правящий слой со своей традицией, мировым кругозором, так и не установила (во многом идеология и строй не позволили) реальную преемственность с дореволюционным наследием.

ПРОТИВОСТОЯНИЕ «РОССИЯ–ЗАПАД»
В результате опытная геоисторическая база советской номенклатуры была намного у’же и слабее, чем у мировой буржуазии с её многовековым, уходящим в феодальное прошлое опытом, её связями, тайными, полутайными и закрытыми организациями, клубами, орденами и т.д. А свою мировую антикапиталистическую традицию номенклатура, тем более включившись в межгосударственную систему, создать не могла. Более того, утратила то, что получила от эпохи войн и революций 1871–1945 гг.
По-видимому, один из трагических парадоксов системного антикапитализма в том, что он не позволяет быстро и эффективно создать властную элиту мирового уровня, способную всерьёз противостоять мировому буржуинству. Исход мировой борьбы даже в эпоху масс решают схватки элит, возглавляющие эти массы. Советская верхушка оказалась в конечном счёте слабее, с середины 50-х деградировала и позволила опытной и искушённой мировой буржуазии навязать свои правила игры, потребности, ценности и, более того, к началу 80-х годов – свои взгляды на мир.
Будучи глобальным системным противостоянием ядерных блоков, холодная война всё больше превращалась в психоисторическую, психоментальную войну верхушек (и обслуживающих их интеллектуалов) двух систем. Мировая буржуазия и её интеллектуальные воины победили, а точнее, перевербовали ключевые сегменты советской номенклатуры и интеллигенции, в ряде случаев просто создав «пятые колонны», а остальные нейтрализовали. Причём результат этот пришёл вовремя, когда США зависли над пропастью.

Кто-то скажет: но ведь в 1920–1930-е годы советская верхушка успешно сражалась с мировой буржуазией, да и после войны действовала неплохо – фундамент паритета с США, которого СССР добился к концу 1960-х, был заложен в 1945–
1955 гг., главным образом при Сталине.
Это важный вопрос, и он непосредственно выводит нас на ещё один важный аспект холодной войны, но уже не антикапиталистический, а сугубо русский. Когда Россия (СССР) наиболее успешно противостояла Западу? Как правило, тогда, когда Запад был занят выяснением отношений внутри себя. Петровско-екатерининская Россия поднялась в период борьбы между Францией и Англией за гегемонию в XVIII в. Англичане уже в начале XVIII в. оценили русскую угрозу и планировали нанести удар ещё в 1714 г., после того как мы разбили шведов при Гангуте. Однако соперничество с французами не позволило, и по-настоящему англо-русская борьба развернулась после 1815 г., когда Великобритания стала мировым гегемоном и объединила весь Запад.
После сорока лет подковёрной борьбы англичане организовали первую общезападную войну – Крымскую – против России, главной задачей которой было загнать Россию в границы 1640-х годов. Сделать это, несмотря на русское поражение, не удалось (как не удалось ни в 1918-м, ни в 1941-м, но получилось – без «горячей» войны –
в 1991 г.). Тем не менее на много десятилетий Россия превратилась во второразрядную великую державу, которая вынуждена была в конечном счёте (после 1907 г.) войти в союз с англосаксами и таскать своим пушечным мясом для них каштаны из огня.
В начале ХХ в. «цивилизация XIX в.» и мировая система, выстроенная англичанами, рухнули. Начался новый период борьбы за гегемонию – по сути, между США и Германией. В этот период поднялся сталинский СССР, вышедший из капсистемы и превратившийся в системный антикапитализм.

НАЧАЛО ВОЙНЫ – 1917-й, 1946-й или ...?
В 1945 г. США (с советской помощью и в результате войны) стали гегемоном капсистемы и объединили вокруг себя Запад (плюс Япония). Опять сорок лет борьбы – и Россия/СССР терпит поражение в холодной войне от объединённого Запада, от капсистемы.
Россия (СССР) успешно противостояла Западу, во-первых, в состоянии своей умеренной интегрированности в мировую экономику; во-вторых, в ситуации, когда Запад не был единым, когда в нём шла борьба за гегемонию. Холодная война велась между СССР и единым Западом и была выиграна последним не столько в политике и экономике, сколько в психоментальной сфере, т.е. там, где большевики побеждали нокаутом и по очкам в 1920–1930-е годы. И это тоже одна из особенностей холодной войны и один из её уроков: наш реванш должен начаться в психоментальной сфере.
История развития России в мировой системе, её отношений с капиталистическими гегемонами показывает: нынешней России (как государству, разумеется, а не как кластеру криминально-олигархических корпораций) при прочих равных (но не фатально-автоматически) выгодны закат (но не обвал) американской гегемонии и полное крушение основанного на ней мироустройства – финансового, политического, массово-культурного.
Вторая проблема, поставленная холодной войной, ещё крупнее: возможно ли в принципе создание в этом, а не потустороннем мире системы, основанной на «свободе, равенстве, братстве», т.е. без эксплуатации, собственности и т.д., социально справедливого общества? На этот вопрос история СССР, возникшего, как и все крупные и сложные социальные системы, на крови системного антикапитализма, и его холодная война с капитализмом тоже даёт отрицательный практический ответ.
Как знать, не является ли холодная война своеобразным рубежом между эпохами, началом кризисного тоннеля, выход из которого вовсе не гарантирован, по крайней мере для большинства землян?.. То, как быстро и легко – за десять лет – верхушка Запада «перекодировала» холодную войну в войну с «международным терроризмом», вводя мир в состояние перманентной войны, в состояние, где грань между войной и миром принципиально стёрта, свидетельствует в пользу такого вывода.
Если холодная война – это межсистемное глобальное противостояние, может, правы те, кто датирует её начало 1917-м? Есть ли какой-то резон в таком подходе? Отчасти есть. Сам факт возникновения и существования Советской России как антикапиталистического феномена означал социосистемную угрозу для Запада. СССР как «государство» был исходно сконструирован так, чтобы с лёгкостью превратиться в Мировую Социалистическую Советскую Республику. В Декларации об образовании СССР говорилось: «доступ в Союз открыт всем социалистическим республикам, как существующим, так и имеющим возникнуть в будущем, что новое союзное государство явится достойным увенчанием заложенных ещё в октябре 1917 г. основ мирного сожительства народов, что оно послужит верным оплотом против мирового капитализма и новым решительным шагом по пути объединения трудящихся всех стран в Мировую Социалистическую Советскую Республику».
Поэтому русские юристы-эмигранты с момента возникновения СССР указывали на иную, чем государственную, природу этого властного организма. «Советская Россия, – писал П. Гронский, – гостеприимно открывает двери перед всеми народами и государствами, приглашая их ко вступлению в Союз при одном лишь непременном условии – провозглашение советской формы правления и осуществление коммунистического переворота. Стоит жителям Борнео, Мадагаскара или Звулуланда установить советский строй и объявить коммунистические порядки, и, лишь в силу их заявления, эти новые, могущие возникнуть советские республики принимаются в Союз Советских Коммунистических Республик…» Вывод: он «не представляет из себя прочно установленного государственного порядка, он может в любой момент исчезнуть и в то же самое время способен к беспредельному, ограниченному лишь поверхностью нашей планеты, расширению».
Другое дело, что в 1920–1930-е годы у СССР не было сил расширяться, он мог только обороняться. Запад, прежде всего Англия и Франция, проводил тогда политику, направленную на подрыв и уничтожение СССР силами Германии (для этого Гитлера и вели к власти). Тем не менее и у Запада в межвоенный период, который, по сути, был лишь фазой передышки в мировой «тридцатилетней войне» ХХ в. (1914–1945), были ограниченные возможности давления на СССР. В 1920-е годы Запад приходил в себя после войны, а в 30-е обострились внутризападные противоречия, и СССР мог играть на противоречиях претендентов на гегемонию, что, помимо прочего, нашло отражение в докладе М. Литвинова на IV сессии ЦИК СССР 29 декабря 1933 г.
Этот доклад означал отказ советского руководства от ультрареволюционной доктрины, которой оно руководствовалось со времён Гражданской войны и согласно которой любое обострение международной обстановки работало на СССР (даёшь революцию!), а любая стабилизация ухудшала его положение. С начала 30-х СССР начинает всё больше вести себя как государство – член межгосударственной системы (в 1934 г. СССР вступил в Лигу Наций), а не только как инкубатор мировой революции, что нашло отражение и во внутренней политике, в том числе и по отношению к историческому и национальному наследию.
Итак, датировать начало холодной войны 1917-м г. было бы ошибочно. Во-первых, до 1945 г., несмотря на деятельность Коминтерна во всём мире, у СССР не было потенциала для глобального противостояния капитализму. Советская система оборонялась. Во-вторых, в довоенный период – период острой борьбы за гегемонию внутри самой капиталистической системы – советско-западное противостояние не выходило на мировой геополитический уровень в качестве главного. Главным на этом уровне было противостояние англосаксов и Германии (при наличии острых противоречий между США и Британской империей внутри англосаксонского тандема).
СССР в такой ситуации – при всех системных противоречиях с миром капитализма – вписывался в традиционные для последних двухсот – трёхсот лет расклады европейской и мировой политики, войдя в конечном счёте в состав антигитлеровской коалиции и опять оказавшись на стороне англосаксов против «континентальных» европейских держав. В 1917–1945 гг. СССР противостоял одним капиталистическим государствам в союзе с другими, используя их противоречия, а точнее – борьбу за гегемонию в капиталистической системе между двумя группами хищников – англосаксами и немцами. Это не клише коммунистической пропаганды, а формулировки замечательного русского журналиста М. Меньшикова, отметившего «тихий погром, который вносит англо-германская раса в остальное человечество» и зафиксировавшего: «Среди самих англичан и немцев идёт… структурная перестройка, борьба человеческих типов. Один какой-то сильный и хищный тип, по-видимому, поедает остальные».
СССР в межвоенный период никогда – и в этом был успех сталинской дипломатии, которой в целом благоприятствовала эпоха внутризападного соперничества, – не противостоял Западу, капиталистической системе в целом. Прежде всего потому, что разделённый в самом себе борьбой за гегемонию Запад не был целым, не было целой политико-экономической системы. Всё изменилось 2 сентября 1945 г. Завершилась эпоха борьбы за гегемонию, стартовавшая 10 мая 1871 г. У капиталистической системы появился гегемон невиданной экономической мощи (около 50% мирового валового продукта) – США. СССР было уже намного труднее играть на противоречиях внутри капсистемы.
Выходит, холодная война началась в 1946 г., как считают многие – речью Черчилля в Фултоне? Чтобы ответить на этот вопрос, надо внимательно посмотреть, что именно сказал он, когда, почему и зачем сделал это, кому был главный посыл речи и, наконец, в каких условиях это произошло.

Андрей ФУРСОВ